Александр Листовский - Конармия [Часть первая]

Однако хорошее настроение атамана неожиданно омрачилось одним обстоятельством. Вчера у него произошел не совсем приятный разговор с посетившим ставку представителем военной миссии союзников. При условии продолжения войны с немцами, после победы над красными, представитель от имени своего правительства предложил атаману помощь боевым снаряжением. В частности, он предложил Краснову тысячу мулов, которых можно немедленно перебросить из Месопотамии. Краснов сказал на это, что у него своих ослов хватает и мулы ему не нужны, как и вообще помощь союзников. Представитель рассердился и ушел с гордо поднятой головой. Будучи прогерманской ориентации и величая императора Вильгельма своим личным другом, Краснов не хотел портить с ним хороших отношений. Но, подумав, он решил, что погорячился. Можно было принять эту помощь, обставив ее большим секретом, а там — чем черт не шутит!

Сегодня утром атаман совещался с командующим группой войск генералом Мамонтовым. Было решено через два дня начать генеральное наступление. На этом совещании Краснов распорядился послать в направлении главного удара 2-ю донскую казачью дивизию и теперь говорил вызванному в ставку генералу Попову:

— Вы получите прекрасную дивизию, генерал. Особенно хорош седьмой казачий полк. Признаться, я не хотел вводить ее в дело, а по возможности сберечь до Москвы. Но, решив использовать эту дивизию в направлении главного удара, я не нашел никого, кроме вас, кому бы подчинить ее. Я надеюсь на. вашу опытность, генерал.

— Я польщен, ваше превосходительство, — отвечал Попов, утирая платком потный лоб и поправляя пенсне. — Разрешите, так сказать, напомнить, что я уже неоднократно просил дать мне хорошие войска с ручательством взять Царицын в трехдневный срок.

— Я не забывчив, ваше превосходительство, — заметил Краснов, — и имел это в виду при вашем назначении.

Попов еще утром узнал от штабных о его предполагаемом назначении и поинтересовался составом 2-й дивизии. Полученные им сведения не оставляли желать ничего лучшего. Дивизия состояла не из верхнедонцев, служивших больше у красных, и не из низовских казаков, всемерно уклоняющихся от мобилизаций, а, если можно так назвать, из среднедонцев и была укомплектована казаками станиц Нижнечирской, Суворовской и окружающих их, состоявших из староверов-поповцев и беспоповцев-абакумовцев. Этих казаков мало интересовала политическая подкладка борьбы. Они по законам своей веры шли против каких-либо новшеств и были особенно жестоки и упорны в боях. Достаточно сказать, что все карательные отряды укомплектовывались именно этими казаками.

Правда, и в эту дивизию в последнее время влилось при мобилизациях много ранее не служивших молодых казаков, среди которых не было той крутой непримиримости ко всему новому, как среди стариков. Но, во всяком случае, это была наиболее стойкая дивизия, и Попов с большим удовольствием принял новое назначение.

— Обстановка на фронте развивается крайне благоприятно для нас, — говорил Краснов. — Правда, мы потеряли наших людей в Царицыне. Группа генерала Носовича, работавшего у красных для нас, раскрыта большевиками.

— Крайне огорчительно! — Попов снял пенсне, протер его и снова надел.

— Ничего не поделаешь… Я приказал больше пленных не брать. Но обстановка, повторяю, крайне благоприятна для нас.

Краснов поднялся из-за стола и, щеголяя выправкой, подошел к карте.

— Вот, изволите видеть, колония Сарепта, предместье Царицына. Вчера наши войска опрокинули красных и закрепились на южной окраине. Еще один удар, и город наш… Вот направление главного удара, — показал на карте Краснов. — Ну а подробности вы узнаете из приказа. Я больше вас не задерживаю, генерал.

Маленький, сухонький иеромонах отец Терентий, исполнявший должность священника в 7-м казачьем полку, сидел, поджав ноги, среди казаков и поучал молодых.

— Возлюбленные братцы мои, — говорил он, поглаживая торчащую вперед редкую рыжеватую бородку. — Возлюбленные чада, есть среди святых святые воинского звания. Для понятности будем проходить их по чинам от младшего к старшему. Вот… — Монах оглядел казаков небольшими, но зоркими глазками и продолжал: — Самый младший святой есть Георгий-победоносец. Запомните. Рядового звания святой. Казак такой же, как и вы. И оружие ему принадлежит, как казаку, пика. Вот. Змия с коня колет. Видали?

— Видали, батюшка, — сказал за всех старший урядник Иона Фролов.

— Ну а если видали, то хорошенько запомните. Еще так говорится:

Вот так, — монах поднял руку и проткнул сухим пальцем воздух.

— Разрешите сесть, батюшка? — спросил Иона Фролов.

— Пожалуй, садись.

Монах искоса оглядел молодых казаков и продолжал:

— Пойдем дальше. Второй по чину будет Корнелий-сотник. Запомните. Офицерского звания святой. Командир взвода или даже сотни, пожалуй. Понятно?

— Понятно, батюшка, — сказал Иона Фролов. В задних рядах кто-то сдержанно фыркнул.

— Что за смех? — Отец Терентий нахмурился. — Смотри, парень, как бы плакать не пришлось! Или под шашку захотел? Я вас, кугу зеленую, уму-разуму учу, и чтоб у меня без смешков. А ты, урядник, чего смотришь? — напустился он на Фролова. — Зубы на службе проел, а порядка настоящего у тебя нет во взводе. Ужо сотенному командиру скажу, он те всыплет!

— Виноват, батюшка.

— Виноватых бьют… Ну ладно, слушайте. Дальше по чину идет Симеон Воевода. Не слыхали такого? Запомните. Большой чин. Командир полка или даже дивизии… Ну а кто самый набольший? Не знаете. Архистратиг Михаил. Это уже командующий армией и фронтом. Стратег, одним словом.

Монах, кряхтя, встал, поправил большой наперсный крест, висевший поверх офицерского френча, и поднял с земли винтовку, с которой расставался только во время службы при походном алтаре.

— Занятия кончены, — объявил он. — И чтоб к следующему разу все знали, а не то всему взводу шашки сушить. Вот. А ну, Фомушкин, покажи свою шашку.

Фомушкин, молодой безусый парень, нахмурясь, вынул клинок.

Монах взял клинок и попробовал его на палец.

— Это что же такое? Как же ты будешь антихристу голову рубить? А? Сейчас поди наточи! А ты, урядник, проверь. А не то сотенному скажу. Ну идите.

Теперь, когда отец Терентий поднялся с земли, Стала отчетливо видна вся его неказистая фигура. Маленький, в казачьей фуражке, в плисовых без лампасов штанах, заправленных в непомерно большие солдатские сапоги, он скорее был похож на огородное пугало, чем на полкового священника. И, несмотря на это, все его очень боялись, а в особенности господа офицеры. За нечаянно оброненное в его присутствии «крамольное» слово монах тащил офицера к командиру полка. Чернопоповец из разорившихся купцов, ушедший еще в молодости в монастырь замаливать какое-то преступление, монах был фанатичен в своей ненависти к большевикам до предела. С разрешения командира полка он подобрал себе человек двадцать казаков из наиболее озлобленных и вершил с ними страшные дела, участвуя в карательных экспедициях и разведках. В начале гражданской войны он служил в белом партизанском отряде есаула Чернецова, ходил с ним в рейд под Дебальцево, где сбрасывал со второго этажа на мостовую захваченных большевиков. Много таких дел лежало на его черной душе.

Он посмотрел, хорошо ли взвод взял ногу, и недовольно поморщился: «Как есть куга зеленая!»

— Вам бы, батюшка, впору сотней командовать, — заискивающе заговорил есаул Комов, во время беседы стоявший за стогом сена, где, помирая со смеху, слушал разговор о распределении святых по чинам.

— А что же, господин есаул, можно и сотней, — не смутясь, сказал черноризец. — У меня, господин есаул, есть к вам сообщение. — Он оглянулся и, понизив голос, сказал: — В вашей сотне, как и в полку, ведутся нехорошие разговоры.

На лице есаула появилось недоверчивое выражение.

— Что вы говорите?! — сказал он тревожно. Отец Терентий сокрушенно покачал головой.

— Да, да, и к нам зараза попала. Одним словом, крамола. В вашей сотне есть на примете три таких человечка.

— Кто такие?

— А вот у меня списочек, — монах слазил в карман, достал вчетверо сложенную бумажку, развернул ее и подал командиру сотни.

У есаула брови полезли на лоб.

— Фомушкин? Вот бы никогда не подумал. Такой тихий.

— То-то и оно! Подобные типы всегда тихони при начальстве. Воды не замутят.

— Что же они говорили? — спросил есаул. Монах строго посмотрел на него.

— Самые крамольные речи. Нельзя, мол, против своего народа воевать. Надо всем полком перейти к красным и тому подобное непотребное.

— Нехорошо! — Офицер неодобрительно покачал головой. — Нехорошо… Скоро идем в наступление, а тут такие разговоры… И много их всех?